Ноэль проснулся ближе к полудню: вялым, немного разбитым и удивительно энергичным. Он несколько минут рассматривал комнату, обнаружив, что не удосужился прикрыть шторы, а потом искал свой телефон, не сразу вспомнив, что тот разбит. Даже заказать еду домой оказалось проблематичным: пришлось бы спускаться вниз, просить консьержа, потом подниматься, принимать душ и прочее. Ноэль с секунду представлял, что лучше: хорошо и удобно выйти из душа, привести квартиру в порядок и получить завтрак, или не заморачиваться вообще ничем и пойти ловить завтрак где-то в другом месте. И выбрал второе.
Хитоши, видимо, не приходил. Неудивительно, учитывая, позднее время их расставания. Может, он слишком устал. Может, не был уверен, что ему были бы рады. Ноэль и сам сомневался бы на его месте: один неловкий секс на три неловких встречи не означает, что можно приходить в любое время. Не означает, но Ноэль, правда, был бы рад. Он чувствовал запах Хитоши, ощущал его вкус и, честно говоря, хотел быть рядом с ним.

Ноэль спешно собирался, то и дело цепляя на голые стопы монетки, рассыпанные в гостиной. Всё-таки забежал в душ, наконец, оделся: чёрные брюки, чёрные сапоги, чёрное пальто, — и спустился в гараж. Это был тот редкий случай, когда Ноэлю хотелось воспользоваться своей машиной. Так казалось быстрее и так, если получится, он сможет прихватить Хитоши. Красивая машина ничем не хуже красивого мотоцикла. Даже лучше в глобальном смысле. В машине вопрос пассажиров решался проще.
Ноэль заскочил в кафе позавтракать, выпил две кружки кофе, съел омлет и булочку, задумался над добавкой и решил, что может вернуться к этому вопросу позже. Он быстро нашёл нужный ему магазин и отказался от ремонта — долго. С ощутимой доплатой вернул телефон, забрал и настроил новый, уточнив, можно ли перетащить на него контакты. Всё это заняло не так много времени, учитывая, что Ноэль не выбирал и не слушал преимущества. Он хотел, как можно быстрее получить инструмент для мгновенного обмена сообщениями.
«Как ты? Без проблем добрался домой? Жалко, что не доехал», — написал Ноэль, как только обнаружил в списке контактов телефон Хитоши.
«Погуляем?» — добавил он почти сразу, не дожидаясь ответа. Всё та же дикая энергия била в нём через край. Хотелось увидеться, как можно скорее. Не упускать ни одного мгновения.
Ноэль и дальше продолжил бы это одностороннее общение, если бы не телефонный звонок.

— Привет, — протянул он, спустя какое-то время дозвонившись до Хитоши. — Слушай, мне сейчас звонили из больницы. Ничего серьёзного! Но мы можем заехать туда на пол часа? - Ноэль рассматривал уютный городской пейзаж: серые стены домов, преимущественно серые машины, густое почти лиловое небо. Его мысли были далеко. Такие же тяжелые, как небо и тучи.
— Я на машине. Захвачу тебя, откуда скажешь, скатаемся в больницу, а дальше — гуляй не хочу, — невообразимо бодро сообщил Ноэль. Он не хотел ехать один. Он не готов был ехать один. Не сегодня.

Ноэль прекрасно осознавал все свои недостатки. Плывя по течению жизни, он редко давал себе труд остановиться и задуматься. Каждое столкновение с реальностью вызывало в нём решительный отпор. Он игнорировал всё, что ему не нравилось, не казалось красивым или просто интересным. Его жизнь напоминала жизнь глухонемого, который утруждал себя реакцией на окружающее только тогда, когда не было возможности обойтись без неё.
Ноэль знал, что избегает ответственности и чувствовал как его сердце разбивается каждый раз, когда, отвечая на звонок сиделки, он ссылался на работу или занятость. Когда болезнь матери только-только дала первые ростки, Ноэль навещал её каждый день, был с ней рядом всегда, когда у него появлялось окошко, забегал на обед, звонил, чтобы пожелать спокойных снов. Он не признался бы в этом никому, но внутренне верил, что мама забудет всё: соседок и подруг, любимый цвет, собственный рецепт печенья, день свадьбы, своих родителей, мужа, но только не его. Она не могла забыть Ноэля. Все первые его воспоминания вязались на ней. Её тепло, её улыбка, её объятия и голос, который сопровождала каждое значимое событие в его жизни: она читала ему книги, даже когда он стал взрослым, Ноэль часть приходил в гостиную, заваливался на диван и просил, чтобы она ему почитала, засыпая, под этот спокойный, глубокий, мелодичный голос; она тихо мурлыкала песни, когда готовила или когда укладывала его маленького спать; она рассказывала о свойствах всех растений, мимо которых они проходили, называла каждый предмет, рассказывала истории о чуть сбитом почтовом ящике или однолапым голубем. С ней никогда не было скучно.
После смерти отца, деградация памяти у матери начала прогрессировать с невероятной скоростью. Будто она не хотела помнить. Будто пыталась забыть всё.
Ноэль старался, но каждая детская истерика, каждый каприз, крики и сомнения вызывали жгучее ощущение боли. Он рос, полжизни ясно осознавая, что Робишо не его родители, но, когда они стали его покидать, впервые по-настоящему понял, что других родителей не было.
Ноэль стал приходить сперва только по вечерам, потом только по выходным и, наконец, только по «хорошим» дням. Дням, когда она помнила его или помнила хоть что-то.
Последние полгода просветы случались всё реже, и, даже когда она звала его, даже в те дни, когда хотела его увидеть, Катрин, в конечном итоге, не узнавала Ноэля. В её памяти сохранился мальчик. В лучшем случае, только-только окончивший школу. Всё, что он наделал со своим телом позже, прошло мимо её воспоминаний, и она его не узнавала.
Идея, на самом деле, довольно глупая, и нечестная по отношению ко всем, зародилась в Ноэле сразу после звонка Мирабель. Женщина говорила, что его матери лучше, что это «хороший день», что она скучает и очень хочет его увидеть. Она говорила, что надеется, что Кэтрин, наконец, сможет признать своего сына. Она говорила много, а Ноэль только и думал о том, чтобы не идти к ней. Он был почти счастлив. Не без ощущения лёгкой тревоги, потому что странные неловкое отношения не обещали стабильности, но, по крайней мере, ему не было ни скучно, ни тоскливо, и он всеми силами цеплялся за тот кусок тепла, который поселился в его душе с дурацкого предложения Хитоши заявиться к нему домой ранним утром. Он хотел вернуться. Может, не так сильно, как сбегать по делам, но хотел. И променять всё это на неловкое чаепитие с безумной оболочкой, в которой лишь отдалённо можно узнать мать... Ноэль не думал, что это честный обмен.
С другой стороны, что они теряли? Если мать его вспомнит, то Ноэль просто познакомит её с новым другом, обнимется, выпьет чай и уведёт Хитоши в бар, ресторан, на концерт или куда угодно. Если же она примет Хитоши за сына... То просто будет рада, что он пришёл. Это ведь хорошо, сделать приятно человеку, который и человеком-то был уже только отчасти.

Голос Хитоши звучал весёлой музыкой. Ноэль невольно начинал улыбаться, чувствуя, что ему рады, что его хотят видеть, что с ним приятно говорить. От этих простых знаний уверенность в своих планах терялась, с сердце начинало биться быстрее.
Ноэль включил музыку и постарался не думать.
Он сбавил скорость, осторожно проезжая мимо станции. Знакомую фигуру с длинными волосами, которые у любого другого смотрелись неопрятно, Ноэль заприметил почти сразу, коротко посигналил и нашёл место, где можно не столько припарковаться, сколько неловко приостановиться.
— Привет, — сказал Ноэль, позволяя себе одну секунду наслаждаться Хитоши: его выражением лица, извечной хитринкой в глазах, улыбкой, которая то таилась в уголках губ, то снова освещала всё вокруг. Он был так хорош, что Ноэль снова испытал жгучее сомнение.
Он потянулся, испытывая острую потребность, если не поцеловать, то хотя бы прикоснуться к нему. Взять за руку, погладить по щеке, убедиться, что он настоящий.
— Как день? — спросил Ноэль, глянув на сигналящего водителя и небрежно показав ему средний палец. Настроение, в  общем-то, прекрасное для Хитоши, для всех остальных было на грани взрыва.
— Я очень рад тебя видеть, — признался Ноэль.

Отредактировано Noel Robichaud (2023-02-07 08:36:21)

Ноэль по-прежнему немного рассеянно улыбается. Его не обижает реакция Хитоши. Они не так давно и не так хорошо знакомы, если разобраться, и далеко не всем нравится проявлять чувства на публике. Причины бывают разные, но они почти всегда есть: иногда это девушка или парень, которые понятия не имеют о том, с кем и для какой цели проводит время его пассия; иногда скрываемая от родных ориентация; иногда просто часть характера — романтическая застенчивость. Все эти причины понятны, но, в долгосрочной перспективе, слишком сложны и ведут к проблемам. Единственное, что по-настоящему может извинить такую реакцию, это степень их близости. Каждый сам определяет скорость, с которой должны развиваться отношения, и Ноэль отдаёт себе отчёт в том, что торопится. Ему одиноко, грустно и хочется забыться, а влюблённость всегда лучшая альтернатива алкоголю и слабым наркотикам. Она и пьянит крепче, и сильнее отвлекает, и даёт силы.
Его улыбка невольно становится шире и он едва сдерживает себя, чтобы снова не потянуться к Хитоши, хотя бы для того, чтобы просто сжать его горячую ладонь своими пальцами. Хитоши кажется, что его компания улучшает день, а Хитоши, как это видится Ноэлю, не стал бы бросаться подобными словами из вежливости. Он вообще вряд ли многое делает именно из вежливости, и это позволяет легче переносить и грубость, и требовательность. Кого-то с теми же характеристиками можно назвать наглым сукиным сыном, но пока Хитоши в голове Ноэля носил определение «искренний».
— Я же говорил, что позвоню, — ещё шире улыбнулся Ноэль, честно говоря, не имея никакого желания говорить о сегодняшнем дне. Слишком это было сложно. Хитоши ночью, разбитый телефон утром, нетерпеливая покупка нового гаджета и, наконец, дурацкий звонок. Ноэль только сейчас подумал, что, если бы только проснулся позже, возможно, вовсе пропустил его. Не услышал и не стал перезванивать. Тогда бы, конечно, встречу с Хитоши пришлось бы отложить на час или полтора, но так ли это много?
Он коротко рассмеялся.
— Вообще-то я вёл машину в нашу первую встречу. Забыл? — Ноэль бросил лукавый взгляд на Хитоши. Тогда он сильно опалил руки. Ноэль успел оказать ему первую помочь и предлагал уехать с ним, но Хитоши отказался. Потом ему кто-то, по всей видимости, помог.
Забавно, но мысль о том, что Хитоши где-то получает помощь, что Ноэль является лишь каким-то вторым или даже третьим человеком, к которому Хитоши обратится в случае необходимости, вызывает лёгкий укол ревности. Сейчас Ноэль находился в том уязвимом состоянии, когда ему хотелось прибрать Хитоши с потрохами.
«Прекрати», — сказал он себе, выстраиваясь в поток машин. — «Не сходи с ума».
— Все остальные наши встречи крутили около бара или проходили дома. Зачем мне там говорить о машине? — закончил Ноэль, надеясь, что его пауза не звучала странно. — И как тебе она? — он снова улыбнулся. — Моя машина.
Он слегка склонил голову набок, оттягивая с ответом. Сложно. Слишком сложно. Стоило ему об этом хорошенько задуматься, как идея казалась то просто неудачной, то откровенно плохой. Но потом Ноэль предлагал выбрать альтернативу: тринадцатое февраля, канун Дня Влюблённых, когда все витрины и заведения украшены сердцами разного формата, а меню обновляют под парочки. Была бы удачной мысль выйти в это время в свет? Ноэль был уверен, что нет. Реакция Хитоши, его сдержанность и лёгкое движение головой, только утвердили Ноэля в этой уверенности. Дали ему дополнительное оправдание.
— Вообще, да, — выдохнул, наконец, Ноэль. — Меня там ждёт мама. По крайней мере, по словам своей сиделки. Она больна. Не сиделка, — поправил он зачем-то, — мама. У неё Альцгеймер, и она почти ничего не помнит. Только иногда у неё случается просветление. Сейчас такой день, и поэтому мне нужно к ней приехать. Навестить, выпить чаю, рассказать, как там дела к колледже, — Ноэль хмыкнул, — или где-то там ещё. Она помнит о том, что я есть, и пытается соотнести свои разбитые воспоминания с отсутствующими в её голове фактами, поэтому дополняет. То из книг, то из сериалов, то, надо признать, из жизни, но не в той хронологии, — он снова оборвал себя и нахмурился, обдумывая, стоит ли объяснять Хитоши, а зачем, собственно, взял его с собой.

Отредактировано Noel Robichaud (2023-02-09 12:56:23)

— Не слишком, — с улыбкой признаёт Ноэль. — Я очень радовался ей, когда только получил, но, с течением времени, пробки, заторы, поиск парковки превратил владение автомобилем не в удовольствие, а в некую и довольно тяжкую обязанность. Чаще всего я пользуюсь услугами перевозчиков: автомобили класса комфорт, приятный запах в салоне, вежливый и тихий водитель, — Ноэль пожал плечами. Он мог развивать эту тему долго. Достаточно долго, чтобы спрятать в обилие слов свою нервозность, своё нежелание говорить о главном, свою неуверенность, имеет ли он право просить о подобном.
О «подобном» — словно Ноэль хочет сделать что-то неприличное, злое, невообразимое или хотя бы украсть книжку из библиотеки.
«Мы просто идём выпить чаю с моей мамой», — вот только всё не просто. Даже если исключить из уравнения идею, что Тоши может составить им компанию, и порадовать мать Ноэля появлением сына, всё это было не простым. Если год назад Ноэль смог давить улыбки и в шутку предлагать любые затеи, то сейчас он уже качественно вымотан. Настолько, что иногда задумывался, стало бы ему легче, если бы всё это просто кончилось, и ненавидел себя за эти мысли, и обещал больше не посещать мать, и испытывал вину, снова приходил к ней и попадал на очередной круг ненависти-вины-боли.
— Ты не особо автолюбитель, — улыбнулся Ноэль. — Если не вдаваться в подробности, это хорошая машина. По-настоящему хорошая. И, на мой вкус, красивая. У меня даже однажды её угнали. Я расстроился.
Думать о стороннем было легко. Говорить — ещё легче. Ноэль неожиданно вспомнил ту нелепую ситуацию с угнанным автомобилем. Было по-настоящему неловко. Не страшно, но именно неудобно. Как воспоминание о том, что сморозил глупость на званном вечере или не вовремя признался в любви.
— Нет, не очень, — Ноэль вздрогнул и внутренне сжался. Возвращение к «неудобной» теме не то, чтобы пугало, но с каждым разом было труднее её избегать. С каждом разом было труднее придерживаться отмазки «к слову не пришлось». Он не просто не предупреждал Хитоши, а утаивал от него свою идею. И это казалось неправильным, но Ноэль не знал, как о подобном вообще можно заговорить.
— Клиника на Манхэттене. Я хотел перевезти её загород. Куда-нибудь к полям, паркам, гольф-клубу, но тогда было бы сложнее выезжать к ней регулярно. Понимаешь, был бы повод этого не делать — долгая дорога, пробки, работа. Легко бы нашлось оправдание, — он пожал плечами. — Если нигде не встанем, будем через десять минут или даже быстрее.
Ноэль не торопился. Ему ещё нужно было окончательно утвердиться в своём решение. Это давалось нелегко. Он, скорее, человек импульса. Сказать что-то, не досчитав до десяти и не успокоившись. Сделать, не обдумав свой поступок. Если у него появлялось время, он начинал сомневаться и тянуть с решением, и почти сознательно загонял себя в обстоятельства, когда выбор, тот или иной, всё равно приходилось сделать.
— У меня есть с собой сигареты, — он полез в карман, вытащил из него пачку сигарет и протянул Хитоши. — Зажигалка внутри. У меня вообще складывается впечатление, что своих сигарет у тебя попросту нет. Хочешь казаться крутым в моей компании? Это необязательно. С моей точки зрения и так очень даже ничего.
«Даже слишком», — мысленно добавил он. Предупреждать, что обычно не курит в машине, Ноэль не стал. Это трудно объяснить и, если честно, такие правила никогда не были для него обязательными. Он просто привык делать так, а не иначе: держать квартиру в чистоте, почти не пользоваться машиной, курить в предназначенных для этого местах — упорядочивать хаос там, где это возможно.
— У меня такое ощущение, что не виделись мы довольно давно, и хочется спрашивать глупости: «Как дела?» или «Как ты провёл день?», — он хмыкнул. — Тут и дня-то, в общем-то, не было, — Ноэль задумчиво прикусил серьгу на нижней губе. Он нервничал, и это доставляло неудобство. Нервничал настолько, что сердце колотилось где-то в горле, ладони потели, а в ушах шумело. Ему не хотелось сходу разрушать эти ещё не начавшиеся толком отношения. Он опасался, что Хитоши вспылит, если его не предупредить о возможном течении встречи. Опасался, что Хитоши обидится, если его использоваться. Опасался, что выставит себя не в лучшем свете. Эта встреча — одна сплошная эмоциональная уязвимость.
— Я могу тебя кое о чём попросить, Хитоши? — тихо спросил Ноэль. — Я хочу, чтобы ты пошёл вместе со мной. Понимаю, что для знакомства с родителями ещё очень рано, — он попробовал пошутить, но улыбка вышла натянутой. — Понимаю, но она всё равно забудет. Если всё пройдёт, как надо, мы выпьем с ней чай, расскажем о делах и пойдём куда-нибудь ещё. В любое место.

— Да, — Ноэль улыбнулся. — Нелепая история. Я остановился в центре, чтобы выпить кофе, и обнаружил, что машины нет. Ещё и потратил несколько дней, чтобы найти её без помощи полиции и организации. В общем, совершал откровенно нелепую и утомительную глупость, — он хмыкнул. Действительно, только раз. Возможно, потому что эта спортивная машина не самая дорогая. Несмотря на её качество и преимущества, её нельзя так уж выгодно продать. К тому же Ноэль не имел привычки оставлять её, к примеру, у дома. Он всегда озадачивался парковками, потому что дорожил ей. Вполне возможно, в этом тоже заключалась одна из причин, по которым он не так часто пользовался своим спорткаром. Только по каким-то поводам. Так, навещая родителей, прихорашиваешься будто на свиданку: надеваешь лучший костюм, тщательней моешься, берёшь машину.
Он кивнул, принимая такой ответ. Почему, собственно, нет? Честно говоря, детали привычки Хитоши волновали Ноэля слабо. По крайней мере, этой привычки. О другой он старался не думать, потому что по-прежнему считал общение с наркоманом на «плоти» крайне плохой затеей.
«Вся моя жизнь крайне плохая затея», — про себя хмыкнул Ноэль, внутренне не соглашаясь со словами Хитоши. Он откровенно не хотел скучать. Не хотел испытывать «потребности». Не хотел ждать, не зная точно, может ли рассчитывать на следующую встречу.  Всё это было нечестным, по отношению к нему. Всё это заставляло ощущать уязвимость. По крайней мере, сегодня. Сегодня он чувствовал себя уязвимым, как никогда, и поэтому хотел защищаться.
Ноэль снова закусил серёжку и задумчиво цокнул ей языком о зубы. Он напрягся в водительском сидении, а руки впились в руль с такой силой, что костяшки побелели. Хорошо, что движение было достаточно плотным и чётким, как часовой механизм. Ноэль смог на автопилоте вписаться в несколько поворотов и своевременно остановиться на светофоре. Совершить ошибку и вписаться в кого-то было бы очень неудачным продолжением дня.
Он не смог бы сказать точно, испытывает ли смущение из-за вопроса Хитоши, потому что, действительно, планировал использовать его в не очень удобной ситуации, или злится на его реакцию — на это молчание, на этот тон, даже на выражение лица. А Ноэль даже не успел спросить о чём-то по-настоящему важном. Не успел попросить Хитоши подыграть милой пожилой женщине, которая потерялась во времени. Он только позвал его с собой, и, учитывая, что Ноэль уже не раз помогал этому мальчишке, тот мог бы хотя бы сделать вид, что ему не предлагают что-то неприемлемое и отвратительное.
— За свою жизнь я ни разу не встречал человека столь же доброго, как моя мать. Она всю жизнь проработала педиатром и по-настоящему любила своих пациентов. До самого конца. Никогда не злилась и не раздражалась. Была положительной до тошноты, — мягко заговорил Ноэль. О чём он вообще думал, ввязывая Хитоши в свою семейную драму? Даже если исключить, что парнишка совсем не обязан ему помогать и, честно говоря, больше похож на проблему, чем на какое-то решение, разве можно было рассчитывать, что он подыграет, если мама, действительно, увидит в нём сына?
Он на секунду прикрыл глаза, представляя себе эту сцену: её удивление, улыбку, шаг ему на встречу, объятья, которые отдают слабым цветочным ароматом, и Хитоши — зажатый, скованный, отшатывающийся от незнакомой женщины. Это было глупо. Он просто, в очередной раз, попытался избежать ответственности.
— Она не сумасшедшая, не пускает слюни, не бросается посторонними предметами. Даже теперь она очень приятная старушка. Просто забывает. Это не заразно, — он свернул с главной дороги на удивительно широкую для Нью-Йорка парковку, выбрал одно из мест и остановился, глуша машину.
— Мне не стоило просить тебя об этом и тащить за собой. Ты, скорее всего, действительно пожалеешь, и я испорчу нам перспективно хороший день. В других обстоятельствах я бы отказался от этой поездке, но... — он пожимает плечами, не договаривая, что обстоятельства у него такие, как есть, и каждая встреча может оказаться последней. — Подожди меня, пожалуйста. Можешь здесь или мы пройдём в больницу. Там тебе нальют чай. Я не надолго. Подумай пока, чем хочешь заняться, — Ноэль с секунду обдумывал, что ещё можно сказать? Ещё раз извиниться? Вот только не было похоже, что он чувствует вину. Скорее, неловкость и досаду.
— Я не надолго, — повторил Ноэль, прежде чем открыть дверцу автомобиля. — Она меня почти не узнаёт.

Ноэль с отстранённым любопытством смотрел на руку Хитоши. Хватка казалась требовательной, сильной. Наверное, даже слишком сильной. Ноэль почувствовал лёгкое раздражение. Не потому что злился на Хитоши. По крайней мере, ему хотелось думать, что дело не в злости и обиде. Просто перед встречей с матерью Ноэлю нужны были все силы, чтобы сохранить лицо, не грустить, не расстраиваться, не раскисать. Её болезнь вынуждала Ноэля прощаться с ней каждый раз, а потом снова надеяться и снова прощаться. Это было тяжело и, конечно, ранило его. Ранило настолько, что приходилось запирать свои чувства, скрывать их даже от самого себя.
— Почему нет? — Ноэль равнодушно пожимает плечами. — Я думал, все японцы любят чай.
«Я, например, люблю», — мысленно добавил он, хотя, если признаться откровенно, не испытывал к чаю никаких особенно тёплых чувств. Напиток, как напиток. Ничем не хуже любого другого. Ноэль никогда не брал чай в кофейне или ресторане, предпочитая кофе, какао, алкоголь, но у него дома всегда был чай, когда мама вела хозяйство. Она любила вечерний чай. Не слишком поздний, чтобы нарушить сон, с небольшими бисквитами или шоколадными конфетами. Мама наливала чай и они смотрели какую-нибудь передачу. Иногда шоу, иногда комедию, иногда любимый Ноэлем канал «Дискавери». Они пили чай, смотрели телевизор и потихоньку обменивались новостями.
Ноэль не был уверен, что так уж любит чай, но этими посиделками дорожил.
Он чуть сморщился, потому что Хитоши, на его взгляд, слишком хлопнул дверью. И вот этот показательный жест, когда мальчик, вместо того, чтобы пройти два шага и выкинуть окурок в урну, принялся яростно втирать его в асфальт, не понравился ему. Правда, Ноэлю сейчас мало что могло понравиться. Ему было тяжело из-за встречи с матерью и неловко за свою так и не высказанную просьбу, поэтому взгляд, которым он посмотрел на возмущающегося Хитоши, был, скорее, надменным.
Возможно, конечно, дело ещё и в том, что он не мог прикоснуться. Не мог сгладить остроту своих слов. Не мог обнять, тихо прошептав всю нелёгкую правду ему на ухо. Не мог, потому что Хитоши это не понравится.
— Зачем такие жертвы? — тихо спросил Ноэль. — Не хочешь попить чай, попей кофе. Просто посиди немного. Я понимаю, что это скучно. Ждать вообще тяжело и скучно, а в больнице, любой, даже самая хорошей, не очень уютно, но так уже получилось. Я не подумал и сделал, как сделал,— он отвёл взгляд и посмотрел на здание, которому попытались придать уютный вид: белые стены, много стекла, горшки с цветами, скамеечки...
— Она меня не помнит, — повторил Ноэль, тише, спокойнее. — Она не узнаёт меня. Каждый раз, когда у неё наступает просветление, спрашивает обо мне и хочет меня видеть, я прихожу, и она меня не узнаёт. Это не честно по отношению к тебе, но, я подумал, если она тебя увидит и решит, что ты её сын, то обрадуется. Я хотел попросить подыграть ей, если так случится, потому что не хочу видеть в её глазах грусть, но не знал, как об этом заговорить. Это слишком личное, — он перевёл взгляд на Хитоши. Всё ещё красивого и решительного, с упрямой складкой между бровями.
— Я не хочу, чтобы ты жалел или чтобы скис или чтобы сбежал, — мягко произнёс Ноэль. — Я не знаю, почему решил тебя попросить. Просто растерялся и запаниковал. Не бери в голову. Просто подожди минут десять. Я посмотрю на неё, поговорю с врачом и вернусь.

— Снова хочешь меня ударить? — вкрадчиво осведомился Ноэль. Сердце его болезненно сжалось, пальцы похолодели и он уже постепенно мирился с чувством потери.
«Жаль», — подумал Ноэль, впитывая глазами лицо Хитоши: его сдвинутые брови, мечущиеся во всё стороны волосы, рот, искривлённый то ли яростью, то ли презрением. И из-за чего всё это? Ноэль не понимал. Не видел ни повода, ни причины.
— Давай, — он улыбнулся, слегка сощурившись. — Попробуй. Посмотришь, что выйдет.
Наверное, не стоило лезть в бутылку, но Хитоши со своими идиотскими обвинениями, со своей готовностью чуть что дать заднюю, со своей смертельной зависимостью и уверенностью, что все ему обязаны, был желанным до головокружения и откровенного отупения, но очень нежелательным партнёром. Что он с ним будет делать? Раз в несколько суток жарко трахаться в квартире, а потом на улице делать вид, что они не знакомы? Надо ли это Ноэлю? Нужно ли ему беспокоиться, что мальчишка разбился на своём мотоцикле, схватил пулю или умер от передоза? Правильный ответ: «Нет», — но все эти яростные взгляды, развевающиеся волосы и сжатые в карманах кулаки вызывали томление и жажду. Хотелось большего — вытянуть из этих неполноценных отношений всё, что только возможно. Даже если это только не слишком регулярный секс и сияющие глаза при встречи. Ноэль многое отдал за это.
— Мелковато ты оцениваешь свою жизнь, — протянул Ноэль. — Давай-ка посчитаем: победа над кнарром, который вполне мог, без моей помощи, тебя испепелить, ожог, как минимум, второй степени, разбитый нос и вытащенная пуля. Про двое суток отходняка я промолчу — тут вмешаться была моя инициатива и благодарным за это ты не обязан быть. Впрочем, то же самое ты можешь отнести и на кнарра, и на ожог, и на разбитый нос. Ведь не просил, и я влез сам. Хорошо, что остаётся? Пуля против чаепития со старушкой, которая вполне может и не принять тебя за сына. Мы не слишком-то похожи. Щедро, — он хмыкнул. — Я мог бы присовокупить к этому жаркую дрочку, но её я отнёс на свой личный счёт за разбитую челюсть, — Ноэль провёл пальцами по всё ещё жёлтому подбородку и недобро сощурил глаза.
«Истеричка», — подумал он.
«Все друг друга используют, и ты тоже», — подумал он.
«Если зассал, мог просто посидеть в машине, зачем эта драма?» — подумал он.
— Не утруждайся, в общем. В таком состоянии я тебя к матери не пущу. Если тебе так опостылело моё общество, просто не отирайся возле моего бара или квартиры, — Ноэль пожимает плечами, игнорируя болезненно сжавшееся сердце. Блядь, да он извинился бы перед этим нервным мальчишкой, если бы знал, в чем его вина? Что он сделал не так? Захотел воспользоваться им? Просто забрать у него полчаса времени для себя? В этом дело?
— И так, для справки: никто тебя не наёбывал, Хитоши. Мне позвонили из клиники после того, как я позвал тебя на встречу. Менять планы я не стал. Я предупредил тебя, что надо сперва заехать в больницу и попросил зайти со мной в палату. Если бы ты воспринял это легче, я бы предупредил о возможных последствиях, но тебе была не слишком приятна моя просьба, и я отказался от затеи. Только и всего. Мы почти не знакомы и моя семейная драма не должна тебя касаться — рассудил я. Видишь в этом оскорбление, твои проблемы, — он снова замялся, прикидывая, что можно ещё добавить? Извиниться? Пообещать, что Хитоши его больше не увидит? Сказать, что ему жаль, что всё так вышло?
— Есть деньги на дорогу или мне вызвать такси? — мягче поинтересовался Ноэль.

Отредактировано Noel Robichaud (2023-02-10 15:44:41)

Ноэль хмыкнул: «Какая щедрость», — и потянулся к сигаретам. Очень хотелось курить, и совсем, до боли не хотелось идти в больницу. Не хотелось видеть, слушать, чувствовать.
«Я была уверена», — сказала бы сиделка и Ноэль кивнул бы. Она была уверена. Она считала, что риск оправдан, она думала о благополучии больной.
Но кто подумает об его благополучии?
Он закурил, выпустил облако сигаретного дыма и присмотрелся к Хитоши. «Хочу, но не буду», — сказал он. Ноэль тоже кое-что хотел сделать, но не делал. Вместо тысячи ненужных слов. Слова всегда усложняли понимание, но с Хитоши доходило до невообразимой крайности. Он словно бы не слушал или не слышал. Он словно находился в другом пласте реальности.
— А никто и не обвинял, — Ноэль пожал плечами, и улыбнулся. Потому что Хитоши, который только что послал нахуй с пожеланием не видеть и не слышать его, стоял рядом и явно пытался что-то доказать.
«Что?» — Хитоши склонил голову набок, вслушиваясь, разбирая каждое слово и предложение. Разбивая их на составляющие. Взвешивая.
— Я не понимаю. Ты хочешь пойти со мной? Зачем? — спросил он, упуская пока всё, что Хитоши думал об его способности говорить на данную тему. — Я действительно не продумал всё достаточно хорошо, не сказал вовремя, не предупредил сразу. Я не дал ни тебе, ни себе паузу. И да, вся эта поездка в больницу — мой эгоистичный порыв. Чем бы она не закончилась: пошёл бы ты со мной или нет, мне просто не хотелось ехать сюда одному, — Ноэль снова затянулся. Дым отдавал ментолом и холодил горло. Он терялся, как воспринимать тот факт, что Хитоши всё ещё был рядом, не уходил. Он действительно хотел расплатиться с ним этой встречей, чтобы покончить раз и навсегда?
Ноэль нахмурился.
— Я не знаю, что думать, — признался он. — Я не понимаю, что сделал такого, из-за чего ты сходу готов послать меня.

«Не смейся», — говорит себе Ноэль, чувствуя, как напряжение постепенно покидает голову, мысли, тело. Глупо и слишком поспешно, но оставляет, вызывая необузданное желание смеяться и обнять слишком серьёзного дурочка, который почему-то всё ещё стоял рядом.
«Нельзя смеяться», — повторил Ноэль, опуская взгляд. Смотреть в горящие гневом глаза и не пытаться притронуться — обнять, поцеловать, просто погладить по голове, — казалось нереальным.
«В этом дело? Всего лишь в этом?!» — его губы дрогнули и Ноэль тяжело вздохнул. Он не говорил Хитоши о том, что вырубил его, в первую очередь, потому что не желал долгих и нудных объяснений, но теперь понимал, что, если планирует продолжать водить «дружбу» с юным якудза, правду о том чудесном вечере стоит придержать при себе.
«Если, конечно, будет от кого придерживать», — мысль кольнула беспокойством. Хитоши стоял рядом, сопел, собирался с мыслями, а Ноэль гадал, почему он до сих пор не ушёл.
Ноэль глянул на окурок в своих руках, но не двинулся в сторону мусорного ведра. Не сейчас. Не хватало ещё, чтобы Хитоши обиделся отсутствием внимания или недостаточной серьёзностью. Ноэль тогда точно рассмеëтся в голос и окончательно всё испортит. Во вторую их встречу Хитоши раз за разом обвинял его в серьёзности.
— Хорошо, — Ноэль всё же улыбнулся, надеясь, что его весёлая улыбка вполне сойдёт за счастливую. — Решай. Немного запоздало, но... — он снова вздохнул, принимая всю серьëзность дальнейшего разговора: больная мама в палате, серьёзный Хитоши на парковке, он сам растерянный и грустный.
— Моя мама очень больна, Хитоши. Обычно она не помнит о моём существовании, и забота о ней лежит на плечах услужливого персонала, но в дни, когда мама что-то вспоминает и спрашивает о сыне, сиделки звонят мне. Сегодня такой день. День просветления. Мне нужно к ней пойти и я хотел бы, чтобы ты пошёл со мной, — Ноэль подступил на шаг ближе. На маленький, почти незаметный шажочек.
— Прежде чем ты что-то ответишь, я хочу, чтобы ты знал: она не узнаёт меня. В лучшие свои дни, она помнит о моём существовании, но не узнаёт. Её воспоминания остановились на моём восемнадцатилетии. Она знает, что её сын азиат, но я не уверен, насколько мама помнит, как он должен выглядеть. Я хочу попросить зайти со мной в палату и, если случится так, что мама примет тебя за сына, подыграть ей, — Ноэль облизнул пересохшие губы. Неуместное веселье, как рукой сняло. Говорить то, что он говорил, было не только неловко, а почти физически неприятно. Ноэль жил с мыслью, что родители любили именно его. Это капризная и эгоистичная мысль, не позволяла допустить, что сойдёт, кто угодно.
— Я понимаю, что прошу многого. Это, в любом, даже самом позитивном развитии, не особо позитивная встреча. Будет неловко даже просто оставаясь свидетелем. Моя мама добрый человек и не опасна для окружающих, но мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя обязанным соглашаться или сперва согласился, а потом пожалел об этом. Я пойму, если ты откажешься, и пойму, если моё объяснение слишком запоздало. Ты можешь или пойти со мной, или подождать меня, или уйти, — Ноэль вздохнул. — Честно говоря, ты можешь даже уйти со мной. Сказать, что ты не подписывался ни на ожидание, ни на встречи со старушками. Я пойму. Что ты выберешь?

«Я снова сказал что-то не то?» — Ноэль озадачен. Он осознавал наивность своих надежд, но, в глубине души, рассчитывал, что его монолог разрешит их маленькое недоразумение. Или не маленькое, тут как посмотреть. Сам для себя Ноэль не делал выводов и не строил далёких перспектив. Он просто хотел дать понять, что понял Хитоши. И ещё сильнее хотел перелистнуть эту страницу и больше никогда к ней не возвращаться. Как именно он осуществить это намерение, Ноэль не решил. Возможно, позже они немного выпьют и Ноэль спросит, как это должно выглядеть в обычной жизни? Должен ли он ждать предложений Хитоши или всё же может со своей стороны что-то предлагать, не опасаясь оскорбить свободолюбивые чувства?
В целом, пока складывалось ощущение, что да, может, и что жить с учётом чувств Хитоши не слишком обременительно. В данной ситуации Ноэль сам всё усложнил чрезмерным количеством эмоций со своей стороны: он смущался, был растерян, ощущал болезненный стыд, и, конечно, злился. При таком количестве легко наломать дров.
Другой вопрос, что в челюсть он получил за поступок, который, с большой вероятностью, совершит снова. Как минимум, попробует. Если Хитоши ранен или болен, срать Ноэль хотел на его чувства. Пусть сперва очухается, а потом дуется, если ему так угодно.

«Или ты сейчас мне скажешь, что уже поздно?» — это было бы странно, учитывая, сколько мальчишка потратил времени на то, чтобы донести до него какую-то мысль, но чего-то подобного от Хитоши можно ждать. Он мог хотеть просто объяснить, а не поправить. Исключительно для того, чтобы доказать свою правоту. Чтобы хлопнуть дверью сильнее.
Сам Хитоши сказал, что собирался сходить с Ноэлем в больницу, и разойтись навсегда. Ноэль не хотел расходиться. Ни сейчас, ни вообще в самое ближайшее время. Поэтому и соглашаться на истерическое требование не планировал.
И вот снова предложил то же самое.

Даже если отказаться от идеи, что Хитоши был абсолютно серьёзен в тот момент, Ноэль не уверен, что так уж хочет тащить его с собой. Изначально, обдумываю свою идею, он не учёл насколько она противоестественна и ненормальна; не обдумал последствия; не прикинул собственные слова и последствия лично для себя. Он действовал импульсивно, импульсивно предложил и теперь счёл бы за лучшее любой выбор, кроме того, который включал бы его мать. Надеялся на любой другой выбор со стороны Хитоши. Надеялся, если уж откровенно, на решение уйти вместе. Но Хитоши, конечно, выбрал самый неудобный вариант для всех.
«Специально?» — он вздохнул, нашарил в кармане пачку сигарет, взял себе и протянул Хитоши.
— Да, — Ноэль улыбнулся, вспоминая себя в старшей школе: довольно невысокий, щуплый, наглый до невозможности рядом с одноклассниками переростками, блондинистый, залупастый. Он выглядел младше своих сверстников и словно бы напрашивался на драку или хотя бы захудалый конфликт. Даже в какой-то момент повадился курить дома. Теперь за это было даже стыдно.
— Ты же не планируешь курить в палате? — Ноэль нахмурился, по спине прошёл неприятный холодок. Только сейчас требование «не ограничивать свободу» стало выглядеть немного опасным. Если он попросит не делать этого, Хитоши обидится? Сочтёт, что решили за него?

Ноэлю стало неловко за свой вопрос. Он закурил, и несколько мгновений позволял ощущению лёгкости подниматься от кончиков пальцев. Очень хотелось выпить. Ещё больше хотелось прокрутить этот день назад и не брать трубку на звонок сиделки. Он не может прожить всю жизнь в ожидании звонка сиделки. Он имеет право на мгновения счастья или того, что вполне могло стать такими мгновениями. Ему необязательно болезненно выцарапывать время или сливать все отношения, которые только намекают на продолжительность.
— Прости, — выдохнул Ноэль. Дальше слова не шли. «Я не имел в виду ничего такого» или «Ты же понимаешь, мне нужно было уточнить». К сожалению, имел, а Хитоши, скорее всего, не понимает. Это чертовски глупо, но Ноэль опасался, что у него не останется и шанса понять. Опасался, теряясь, зачем ему нужно такое сложное, такое тонкое, полное нюансами взаимодействие? Можно найти и проще, и мягче, но нет. И сам лезет, и другому лезть не мешает. Только толку?
— В восемнадцать я считал себя очень взрослым и очень самостоятельным. Я не скрывал от родных свои привычки, заявлялся домой поздно, притаскивал своих друзей и подруг, курил, в том числе, и дома, и всё потому что мне не хотели снимать квартиру, — до смерти отца собственное разгильдяйство, скорее, веселило, после — вызывало стыд. Он любил своих родителей, но испытывал бесконечную потребность в подтверждении их любви. Ему нужно было всё безусловное, что они могли дать, и ещё немного сверху. Конечно, он вырос эгоистом, но кем ещё он мог вырасти?
Ноэль молча рассматривал струйку дыма, вьющиеся с кончика сигареты, а потом перевёл взгляд на Хитоши. Было легко сказать «не хочу», легко сказать «давай уедем», но...
«Но не просто, так?» — он затянулся, оттягивая время, пытаясь подобрать слова.
— Я никогда не думал, что ты можешь ей навредить. Считай меня наивным, но ты не кажется мне человеком, способным намеренно обидеть старушку, — Ноэль улыбнулся, искренне надеясь, что его слова вслух звучат также невинно, как у него в голове. — Моя проблема в том, что я не подумал о тебе. Что тебе может быть неудобно, неловко, неприятно. Ты почти меня не знаешь. Да, это не займёт много времени, но у тебя вполне могли быть планы, как провести это время лучше. Прости, — он чуть сморщился, уловив жест Хитоши. Наверное, это больно. Ноэль в юности только «шил» на коже, но никогда намеренно больно себе не делал.
— Я уже один раз передумал, а потом передумал снова, — невесело хмыкнул Ноэль. — Мы уже здесь, и если ты решил принять участие во встрече, давай сделаем. Я всё ещё думаю, что эта затея имеет шанс стать хорошей хоть для кого-то.
Он выкинул недокуренную сигарету в мусорный бак, и туда же отправил бычок, который всё это время был у него в руках. Невольно пришлось задуматься, насколько его пальцы пропахли сигаретами. Стало как-то смешно и неловко.
Ноэль двинулся в сторону центрального входа, вежливо улыбнулся девушке в приёмной, и попросил провести его к матери. Она, как ему сказали, проводила время в гостиной. Играла в бридж или во что-то там ещё с другими стариками. Ноэль вежливо попросил провести встречу в палате. Во-первых, Хитоши не будет знать её. Во-вторых, всегда есть шанс, что их примет за детей и внуков какая-то посторонняя старушка. Впрочем, эти размышления, Ноэль придержал при себе.
— Мы подождём в палате, — сообщил Ноэль.
— В номере, — вежливо поправила его дежурная медсестра или сиделка. — Мы называем их комнаты номерами. Чтобы не было ощущения больницы.
«А что это?» — Ноэль пожал плечами: «Как угодно», — и двинулся по светлому коридору, с большими витражами по правой стороне, в поисках нужной комнаты. Покои матери находились в самом конце. Большая угловая комната, больше похожая на компактную студию: круглый светлый коврик, золотистые шторы, кровать у окна с четырьмя комплектными подушками, напротив — диван и телевизор. На столике подле — мозаика. Всё поверхности стен и прикроватная тумбочка заставлены фотографиями.
— Располагайся, — пробормотал Ноэль. Он включил свет в маленькой ванной комнате и быстро помыл руки. — Ты как? Нормально?

Отредактировано Noel Robichaud (2023-02-12 23:28:58)

В небольшой уборной было чисто и уютно настолько, насколько могла быть уютной уборная в больнице. Стены убраны бежевым кафелем с лёгкими ненавязчивыми разводами; помимо душевой кабины (ванные, как ему объяснили, создавали для стариков сложности при условии самостоятельного омовения, а им до последнего хотелось делать самостоятельно всё, что возможно) в несколько скромных квадратов уместили приличный унитаз и мойку; над мойкой висело зеркало, а за ним аптечка, рядом с краном стаканчик с зубной щёткой и лавандовое мыло, пропитанное натуральными маслами. Ноэль принёс его аромат в комнату.
Он чуть улыбнулся: Хитоши смотрелся инородно в палате, но не выглядел ни слишком напряжённым, ни расстроенным. Казалось, ему даже было любопытно. Когда Ноэль только прокручивал эту идею в своей голове, он рассчитывал на любопытство и мальчишеский азарт, хотя едва ли можно было сказать «рассчитывал» о трёх-секундно принятом решении.
— Это делается для... — Ноэль чуть было не сказал «пациентов», но вовремя вспомнил, что этот термин тоже не употребляется. Он покрутил в голове несколько определений. Стариков? Больных? Обитателей?.. — Постояльцев, — вспомнил Ноэль, и чуть не хлопнул себя рукой по лбу, настолько это казалось очевидным. — В большинстве своём это вполне здоровые люди. В том смысле, что им не нужна постоянная медицинская помощь. Только присмотр. По крайней мере, так позиционируется. Однако в массе, если бы я попробовал увести маму домой, даже при условии круглосуточной сиделки, меня стали бы отговаривать. В помутнение она может выскочить на улицу. Одна сиделка не сравнится с услужливым персоналом в пару десятков человек с полноценным медицинским образованием. А что если она подавится? А что если споткнётся? К том же надо помнить, что здесь у неё всегда есть компания, — Ноэль хмыкнул и покачал головой. — Хороша компания: слабоумные старики и взрослые дети — люди с серьёзными задержками в развитии, которые не могут позаботиться о себе. Таких обычно сдают в психушку, а здесь практически пансионат. По крайней мере, если вы готовы платить.
Ноэль охотно подхватил эту тему, чтобы не молчать, не говорить о ссоре, его намерении, матери — всём, что вызывало сейчас напряжение. Он не хотел напрягаться. Он хотел вернуться в своё обычное немного равнодушное состояние. Безопасное состояние. Состояние принятия.
Он подошёл чуть ближе, бросил взгляд на фотографию, которую рассматривал Хитоши, улыбнулся, заметив, что на ней не было пыли. По крайней мере, за порядком в этом заведении следят. Мама всегда любила порядок.
— Да, — чуть рассеянно ответил он, пробегаясь взглядом по фотографиям. Сплошная семейная идиллия: отец, мать, он сам в роли карапуза разных лет. Его первый велосипед, первые качели, первая тарелка с кашей, которую он отправил в полёт, первый зоопарк. На паре фотографий можно было заметить домашних питомцев. Если судить только по ним, дома маму ждала счастливая жизнь, вот только отец уже умер, а Ноэль вырос.
Фотографий, где он был старше, на стенах и горизонтальных поверхностях было меньше: диплом, но там почти всё скрывает шапочка и дурацкий балахон, машина, медицинский — форма и шапочка.
— Понятно, — он достал из ящика фотоальбом. Его личный: чёрный, кожаный, с металлическими нашлёпками на углах и с тяжелыми пергаментными страницами. Он вёл его пока был подростком, поэтому там в основном были фотографии животных, машин, друзей, которые уже перестали быть друзьями и, когда он стал постарше, тусовок. Ноэль перелистнул фотографию, где рядом с ним стоял высокий блондинистый юноша, а на руке висла эффектная рыжуля. Гораздо более эффектная, чем он сам. Ноэль знал об этом даже тогда, когда его фотографировали, поэтому смотрел только на неё.
— Вот, — на фотографии, сделанной в парковой зоне, ему было лет шестнадцать. Они выехали то ли с друзьями, то ли с приятелями на барбекю, и, конечно, качественно надрались дешевым разбавленным пивом, который продавался втридорога. Фотография не была постановочной. Просто кто-то навёл и щёлкнул. Ноэль на ней на фоне других размытых лиц бычил в сторону какого-то спортсмена. Забавно, что спортсмена даже удерживали. Выбеленные волосы Ноэля были убраны назад ободком, уши, уже порядочно исколотые, открыты, рванные джинсы, футболка с истертым принтом, большое количество цепочек, браслетов и прочих атрибутов крутости.
— Любуйся, — Ноэль перевернул альбом и вручил его Хитоши.

Ноэль рассеянно пожимает плечами. Да, наверное, глупо, но честно. До того, как его семья начала разваливаться, он воспринимал свой сыновний долг, как нечто, не требующее от него никаких особых усилий: время от времени звонить, не просить денег там, где без них можно обойтись, заезжать в гости на выходных и на праздниках. Смерть отца не просто изменила его приоритеты, а мгновенно поставила жизнь с ног на голову. Неожиданно то, что казалось стабильным, вечный, безопасным, разрушилось. Стена, за безопасную границу которой можно спрятаться, перестала существовать и для него, и для матери. Пожалуй, что для матери даже сильнее.
В силу разницы в возрасте и особенностей воспитания, с отцом Ноэль никогда не был по-настоящему близок. Отец любил гольф, печатные издания и классическую музыку. Что любил Ноэль не всегда знал даже сам Ноэль, но отцовские увлечения казались скучными, нотации — нудными, советы стариковские.
С матерью Ноэль был ближе. В первую очередь потому что в нём она больше нуждалась. Она чаще ему звонила, чаще интересовалась его делами и почти никогда не осуждала. Что бы не произошло, мама могла просто прийти и посидеть рядом, не задавая лишних вопросов и не давая советов. Она любила его.
Когда отец умер, Ноэль даже прожил несколько месяцев с матерью, полагая, что оказывает ей поддержку, пока не понял, что его тяжёлый график, скорее, мешает. Потом снова само собой произошло отстранение. Не потому что Ноэль не любил мать и не потому что так уж эгоистичен, но он был занят собой, а она о себе не напоминала. Так продолжалось до тех пор, пока мама однажды забыла телефон, заблудилась и не смогла назвать свой адрес. Она так расстроилась, что прохожие вызвали полицию, а те, в свою очередь, нашли его. Уже позже от двоюродной кузины — тëти Жоржетты, — Ноэль узнал, что мама давно показывала признаки болезни, но до сих пор за ней следил отец.
Он долго корил себя, долго вспоминал, а были ли какие-то признаки? Конечно, были — забытое имя, перепутанная кличка у животного, истории, которые никогда не происходили с ним или перемещающиеся по кухни банки с крупами. Ничего такого, как он полагал, что обычно не происходит со стариками. Норма, считал он, и советовал пить витамины. И вот в одночасье ему пришлось узнать и диагноз, и курирующего врача.
Конечно, он чувствует ответственность и стыд, что едва не пропустил болезнь. Если бы Ноэль хоть на мгновение поверил, что смог бы оказать маме должны уход, он бы забрал её домой, но здесь лучше. Как бы он не отзывался о местных постояльцев, мама находила в них компанию и, как он не раз наблюдал, заботилась о ком-то. В этом она была вся — в заботе. В поддержке и помощи другим она черпала силы, и в этом унылом месте вполне себе цвела. Насколько может цвести человек с увядающим рассудком.

От оценивающего взгляда, скользнувшего по лицу и обратно в альбом у Ноэля побежали мурашки. Будто до него дотронулись. Ноэль слабо улыбнулся, почувствовав лёгкое смущение. Как на смотринах. Собственная юность не казалась ни глупой, ни безобразной. Ноэль принимал её полностью, не выбеливая и не украшая. Он был местами глупым, задиристым и довольно недобрым. По крайней мере, ему часто хотелось отомстить тем, с кем он не мог справиться физически. Ноэль не помнил, в какой момент это желание пропало. Скорее всего, когда он уверился в своих силах. И, может быть, когда ему стало всё равно, кто именно сильнее?
— Да? — улыбка Ноэля стала шире. Он забрал альбом и тихо рассмеялся, собираясь сказать что-то избитое. Например: «Я рад, что нравлюсь тебе», — или что-то похуже.

С той же широкой улыбкой он обернулся к двери и почувствовал, как сердце упало. Мама стояла на пороге. Такая же, как всегда: маленькая, хрупкая, улыбчивая, с лицом, испещрённым морщинами, но приятным и добрым. Она не стучалась, и это было справедливо. В конце концов, это же её комната. Просто вплыла в пространство и тут же осветила его своей улыбкой и любопытным взглядом тёмно-карих глаз.
Взгляд натолкнулся на Ноэля, она слегка нахмурилась, словно пыталась что-то вспомнить. И Ноэль уже понадеялся, что, может быть, в этот раз всё действительно получится! Может быть, она узнает его. Может быть...
Взгляд мамы скользнул мимо и наткнулся на Хитоши. Она сделала нерешительный, но плавный шаг вперёд. Это было удивительно, но несмотря на свои немалые года, двигалась мама мягко, а её фигуре могла позавидовать и молодая девушка. По крайней мере, если говорить о фигуре в уютном, тёплом, прикрывающем плечи, руки и грудь, но всё же элегантном платье. Кто вообще мог надеть платье в больнице? Но его мама любила выглядеть аккуратно, и не делала пластику только потому что не стеснялась стареть.
— Ноэль? — тон её голоса прозвучал нерешительно. Она снова бросила взгляд на Ноэля и обернулась к сиделке, словно в поисках подсказки. Хотя почему словно? Ей действительно во многом нужна была подсказка.
Ноэль поймал взгляд сиделки и строго покачал головой. «Заткнись», — подумал он, — «не говори не слова».
Мама снова обернулась к Хитоши и в этом раз улыбнулась уверенней.
— Ноэль, — «Конечно, он», — слышалось в её голосе, — «кто же ещё!» — она скользнула к нему на встречу и мягко обняла. Ноэль чуть отступил в сторону, положив альбом на кровать. — Тебя давно не было! Давно же? Прости, всё так путается в голове. Я рада тебя видеть. С тобой всё хорошо? Ты пришёл с другом? — она не смело улыбнулась Ноэлю, готовая к тому, что её поправят, скажут, что они уже знакомы и напомнят о себе. Она выглядела такой беззащитной в этот момент.

Ноэль поймал себя на мысли, что  всё не так плохо, не так болезненно, как он опасался. В дни, когда мама попросту не признавала его, доказывая, что Ноэль совсем другой, споря и с ним, и с сиделкой, которой доверяла, казалось бы, во всём, было гораздо хуже. Тут он смотрел на маму со стороны и видел радость, смущение, счастье, лишь слегка прикрытые обычной родительской суетой. Всё ещё немного грустно, но не больно по-настоящему. Потому что наличие сына не отвергается. Потому что на то, как мама нежно обнимает Хитоши, а он мягко и осторожно обнимает её в ответ, Ноэль может смотреть, как на постановку или даже фильм. Фильм про него. Представлять себя.
Ноэль невольно прыснул, когда Хитоши назвал своё имя. У этого мальчишки явно проблемы с воображением! С другой стороны, хорошо, что не Наруто или что-то в этом роде.
— Приятно познакомиться, Хитоши, — мама смотрела на него с радостью. Она действительно рада познакомиться. Рада, что не забыла его. — Можешь называть меня Софи. Можешь?
Он лишь кивнул. Прямо сейчас у него исчез и голос, и всяческая способность мыслить. Она не злилась, не расстраивалась, не хмурилась. Ей было хорошо и она улыбалась! Это означало, что всё, абсолютно всё стоило того. Даже нелепая ссора, хотя, конечно, будь он немного поумнее, просто нанял бы актёра и решил проблему, но хорошие мысли всегда приходят немного позже.
— Как вы познакомились с Хитоши? Вы немного старше... — произнесла мама, невольно возвращая его мыслями к последним словам Хитоши. Он старше. В восемнадцать это странно, но, когда тебе исполняется двадцать один, восемь лет не такая уж разница. Вы одинаково взрослые и несёте равную ответственность.
Она перевела смущённый и отчего-то лукавый взгляд с него на Хитоши. Мама! Ты не должна смотреть так, чтобы там не думала.
— Мы познакомились в колледже. Я уже заканчиваю, но, правда, поздно понял, кем хочу быть, когда вырасту, — не преподавателем же ему представляться! Мда, довольно неловко. И даже не из-за импровизации.
— Это очень важно — выбрать то, к чему тянет всем сердцем. Ноэль всегда хотел быть врачом. С самого детства он помнил название почти всех человеческих костей. Его отец учил, а мне всегда больше нравилось, когда он читал детские стишки на французском. Ты что-нибудь помнишь? — она повернулась к Хитоши, и Ноэль позволил себе улыбку. Если мальчишка до сих пор и собирался с ним продолжить, то после встречи с мамой, наверняка, возненавидит его.
— Ты говорил, что торопишься, — мама нахмурилась. — Но ты же выпьешь чай? Выглядишь бледным и каким-то изможденным. Наверняка, плохо питаешься и мало спишь. Летиция, — она окликнула сиделку, — приготовишь мне и моим гостям чаю?
Ноэль, вспоминая о том, что Хитоши не любит чай, едва сдерживался от смеха.
— Он хорошо учится? — мама снова обернулась к Ноэлю. Как будто, будь он на самом деле старшим товарищем Хитоши, то знал бы об его успехах.
— Да. Многие преподаватели хвалят его всегда, когда не ругаются за его выходки, — Ноэль поймал взгляд Хитоши, и подмигнул ему.
— Да... — вздохнула мама, и с обожанием посмотрела не Хитоши. — Он всегда был умным, но несносным мальчишкой. Правда, никто не мог серьёзно злиться на него. По крайней мере, долго.

Отредактировано Noel Robichaud (2023-02-14 22:31:29)