Прежде чем закурить рыжеволосый сосед внимательно дослушал его разглагольства на тему того, что стоит считать «интересным». Мелочь, а приятно. Закурил он, надо заметить, весьма эффектно, объяв большой палец ярким огоньком и так же быстро затушив его. Будь у Мигеля подобная способность, он бы скорее всего закуривал только указательным пальцем и постоянно подкалывал девушек огненными пальцами-пистолетами. Но на то у каждого и своя особенная способность, чтобы каждый сам решал, как ею пользоваться. Оставалось только завидовать дару, который позволял эффектно выпендриваться. Хотя, тут как посмотреть, если регенерация Мигеля всё ещё ему не отказала, чего, по идее, не могло случиться, у него были шансы вырастить новую руку прежде чем Адриан вылечит свою.
– Да не парься ты так из-за меня. Какая астма? У меня за всю жизнь даже простуды не было, – отмахнулся единственной рукой Мигель с привычным для него чувством беспечности относительно своего здоровья. Розесу никогда прежде не приходилось оказываться в больнице. Его раны заживали раньше, чем успевали доставить неудобства. Он хотел было сказать об этом, сообщить, что на нём нет ни царапины, ни шрама и зубы все на месте и растут идеально, но его сбило неожиданное действие парня.
Тот достал телефон и начал звонок. Необычный звонок.
– Какой гризли? Всё будет в порядке... о-т-в-е-ч-а-ю... – промямлил не особо слышно смуглый брюнет. Всё-таки единственный его собеседник продолжал разговор по телефону. – Ты кто? Герой?
Мигель замер от следующих слов. Он вспомнил рыжеволосого парня, который иногда мелькал в комиксах Лилит. Накачанный и мускулистый, совсем как его сосед, герой со страниц детских книжек был поярче, задорнее что-ли, смазливее, одевался получше и становился причиной некоторых проблем (в конце концов это комиксы Лилит, а не Адриана). Так что не было ничего особенного в том, что латинос не разглядел в своём соседе очередного героя. Мысли рвались в нескольких направлениях:
– Очередное никогда не встречайте своих кумиров? – воспоминания, навеянные боем с девушкой с волосами цвета сахарной ваты
– Он же спасает людей и герой комиксов. Может взять у него автограф? – говорили натура оппортуниста вкупе с детским восхищением перед знаменитостью.
– Лучше держать с ним язык за зубами, этот может и за решетку упечь, если узнает, что П-Р-О-И-З-О-Ш-Л-О, – предупреждал инстинкт самосохранения.
– Я тоже своего рода герой, – говорила гордыня
Мысли разбегались в разные направления, но их остановили те самые следующие слова. Мигель выдохнул. Словно от удара сайдера-тяжелоатлета маленький красный шарик внутри аттракциона «Молотобоец» взлетел наверх с такой силой, что совершил автоматический хоум ран, скрылся в небе без шанса быть найденным. А Розес? Он был здесь. Дыхание возвращалось, чего нельзя было сказать о, кажется, навсегда потерянном внутреннем спокойствии. Он вспомнил.
«Спасать людей» – слова, значащие так много для страждущих и нуждающихся, слабых и беззащитных, оказавшихся в беде и тех, кто сам рискует стать бедой. Кому, как не Мигелю знать, что такое «нуждаться в спасении». Его жизнь, как руководство по выживанию в условиях эмиграции на хард моде, нельзя было взять даже за основу учебника, ведь вся суть хард мода заключалась в том, что Мигель выживал там, где не должен был. Его не ломало то, что ломало других, не валили с ног болезни и голод, ему не попадались легкие главы, которые встают на пути тех, кому понадобилась помощь. Но это не значило, что ребенок, пацан, парень, а позже мужчина не нуждался в спасении... Он вспомнил.
Ему бы боготворить Адриана за бесплатное лечение по высшему разряду с первоклассным доктором, пивом и чипсами на подносе, но всё, на что был способен в этот момент мексиканец – смотреть на свою ладонь. Он вспомнил.
Он вспомнил, как стирал с лезвия ножа-бабочки кровь. Кажется, на ладони левой руки всё ещё были следы этой крови. Их не могло быть там, но мужчина не мог отделаться от нахлынувшего воспоминания. Мигель практически видел перед собой правую ладонь, такую же красную от крови, как и левая. Он... собственноручно...
– Ты такой же блядский маньяк, как мы, Мигель! – отчетливо оглушал голос из кошмара, ставшего реальностью совсем недавно. – Может ты, наконец, перестанешь выёбываться и скажешь ей, что произошло на самом деле?
На глазах мужчины появились слезы. Что же он наделал? Ему приходилось убивать прежде, но, как и любой религиозный человек, Мигель имел своего рода кодекс чести, простые правила жизни, которых он стремился следовать, чтобы сохранить в себе ту ничтожную крупицу человечности, что изредка просыпалась в нём и держала мужчину в шаткой иллюзии благородства избранного им жизненного пути. Ограбления – пожалуйста, тебе нужны деньги, чтобы бороться за выживание. Драки – ты же не Иисус, чтобы молча терпеть боль и унижения. Угон – да Бог сам подарил тебе эту тачку, Мигель! Но он никогда не убивал тех, кто ни в чём не был виноват. Никогда не убивал родителей на глазах их детей. Никогда не стремился и не хотел повторить историю, создав нового Розеса. До того самого дня.
В этом аду, что называлась жизнью, хуже всего было то, что он знал этих людей...
Латиноамериканец закрыл глаза, а по его лицу пробежали скупые мужские слезы, которые он машинально закрыл единственной ладонью. Брюнет, не в силах успокоить этот ручей, слегка согнул голову вниз и ждал, пока его отпустит столь болезненное воспоминание. Хотелось думать, что это был кто-то другой, но этим другим был Мигель Розес. В погоне за выживанием, он пошёл даже на такое. Отправляя в человеческую мясорубку кошмары смеялись ему в лицо. Зачем или почему он выжил?
Увлечённый вихрем мыслей, Мигель слышал слова своего рыжеволосого спасителя приглушенным, как шум телевизора на фоне. Да, того стоило как следует отблагодарить за спасение от участи стать машиной по производству органов на донорство или чего похуже, когда медики узнают, что за душой у латиноса ничего ценного. Адриан уже заканчивал говорить, нужно было что-то отвечать. Нужно было что-то делать.
– Адриан, – сказал мексиканец так громко, насколько хватило сил. Вышло довольно тихо. Он попытался выдавить из себя подобие улыбки, хоть и закрывал глаза. – Спасибо за помощь. Поговорим попозже... ладно?
Слезы пока не отпускали, Мигель не мог найти в себе сил даже для спора о реслинге. Уяснивший ещё в детстве, что «мальчики не плачут» он не плакал всё последнее тысячелетие. В нём не было слёз с тех пор, как умер названный отец. Но сегодня было можно, сегодня умер ещё один Розес. Умер, но почему-то остался жив. И зачем-то пытался закрыться от окружающих, выдавая свою скорбь за искреннюю благодарность перед щедрым жестом героя.
