[indent]Подперев голову рукой, Ки Ён щурится, сидя за столом в кафе перед раскрытым меню. Лучи яркого утреннего солнца мешают ему нормально смотреть, как и 10 минут назад, когда они с Элизабет выходили в прямой эфир с утренними новостями. Конечно, в кадре была только Лиззи, он же просто помогал этому прямому эфиру случиться. Она стояла напротив, окруженная тёплым искрящимся солнечным светом — картинка была потрясающей, уж поверьте — но глаза Ки Ёна из-за этого с каждой минутой всё больше превращались в маленькие узкие полосочки на лице, словно он был азиатом на все 200% процентов, а не всего лишь на жалкие 50.

[indent]— Ты ещё новогоднюю помпезную выставку местного малеваки вспомни, сколько шуму вокруг неё было. Ну, ту, где потом выяснилось, что краска оказалась токсичной, — бормочет Ки Ён, переворачивая страницу и задумчиво стуча пальцами по столу, безо всякого интереса разглядывая красочные картинки на блестящем заламинированном листе. — Не помнишь, его всё-таки посадили?

[indent]Конечно, ему нет абсолютно никакого дела до очередного художника, который поплатился из-за собственной жадности и попался на наплевательском отношении к окружающей среде, даже учитывая тот момент, что это именно они с Лиззи разместили на своём интернет-ресурсе разгромную статью про него. Естественно, уже после того, как побывали на выставке в качестве журналистов “Аспира”, на открытие которой любезно (читать — для хайпа) пригласили некоторых “героев” из корпорации. Но злой умысел есть злой умысел, а незамысловатая беседа есть незамысловатая беседа.

[indent]— … и коулсло с яблоком, а потом, минут через 20, принесите нам ещё лимонный сорбет, — Ки Ён захлопывает меню и передаёт его официантке, после чего переводит свой взгляд на Элизабет. Из них двоих скорее именно он та самая “инста-тёлка”, которая питается зелёным смузи и положительной энергией солнышка. Хотя многие ждут от него заказа, например, на целую собаку, особенно если узнают, что он кореец. Стереотипы такие стереотипы. Но он слишком мал для целой собаки, только если половинку. Шутка. Ки Ён не ест мясо. И это не какое-то модное веяние или что-то типа того. В отличие от своего отца и всей его семьи, Ки Ён пескетарианец с детства.

[indent]Все эти открытия мемориалов, памятников, выставок и иже с ними выглядят для обычных людей достаточно привлекательно и вызывают у них массу положительных эмоций, на что и рассчитывается, конечно же, потому что людское любопытство ещё покруче любопытства кошачьего, а оно как известно убивает. Ну, почти как курение. В то время как для Ки Ёна это звучит как распил бюджета и не более того. Чаще всего таковым оно и является. Хорошая тема для статейки-другой в год, но писать всё время об этом не будешь, даже если хочется. Только о самых вопиющих случаях.

[indent]Как хорошо, что теперь он не один, так ведь один в поле не воин, и всегда можно посоветоваться с Лиззи, мнение которой для него важно, не говоря уже о том, что её помощь и поддержка просто бесценна, а идеи — великолепны. Как забавно всё-таки выходит, что они снова встретились и теперь занимаются общим делом, и даже спустя столько времени всё ещё на одной волне.

[indent]— Завтра надо бы плотненько сесть за статью, если получится сделать нужные снимки, — Ки Ён начинает говорить только когда официантка отходит от их столика на достаточное расстояние. — Или если не вызовут в ночную. Никогда не знаешь, что у этих позеров творится в голове. Вдруг “гениальная” идея. Очередная.

[indent]Так уж сложилось, что с его работой невозможно предугадать, когда потребуется срочно подхватиться и лететь на вызов вместе с командой героев, чтобы отснять видеоматериал. Да и у начальства тоже много своих планов по раскрутке и видений ситуации. Нужно быть наготове. И использовать своё свободное время с максимальной пользой. Совмещать этот хаос в жизни, как оказалось, не так уж просто.

[indent]— Если что, я там вчера примерно на коленке набросал, взглянешь?

[indent]Когда-то Ки Ён был божьим одуванчиком. Мальчиком-зайчиком. Безобидным существом со щенячьими глазами. Дураком с ярко выраженным и неуёмным чувством справедливости. Поменялось ли что-то сейчас? Отнюдь не всё. Забитый и несчастный ребёнок остался где-то в прошлом. На смену ему пришла довольно злопамятная зараза. Время научило его давать “сдачи”. И делать это очень больно. Но не так, как неотесанный неандерталец с дубиной, привыкший решать все вопросы силой. Ведь известно, месть — это блюдо, которое подают холодным. Выигрывает только терпеливый. А терпения у Ки Ёна с достатком.

[indent]Но так было отнюдь не всегда. Подростковый максимализм, чтоб его, штука весьма специфическая и по большей части неконтролируемая. Особенно, если что-то неприемлемо и хочется перемен. Там и до радикальных мер недалеко, и, как результат, можно легко пополнить список “неблагонадежных граждан” и получить обвинение в раскачивании лодки. Обычно так это делается. Бей самых шумных и самых заметных — остальные сами разбегутся.

[indent]К счастью, Ки Ён выбрал для себя другой путь. Возможно, будь у него хоть какое-то наличие лидерских качеств, всё сложилось бы иначе. Но чего нет, того нет. И, скорее всего, благодаря именно их отсутствию он пока живой и на свободе. Занимается своим чёрным делом. Причём, слово “чёрный” здесь ни в коем случае не с целью принижения кого-либо. Ведь сам факт неравенства по расовому признаку бесит Ки Ёна так же, как и любая несправедливость в мире. У него самого хватает негативного опыта, связанного с расизмом, тянущегося ещё из детства. Ведь дети, как правило, грубые и тупые, и больше всего не любят различий. И неважно какие они эти различия. Потому что большинство всегда и везде диктует свои правила. А если ты им не соответствуешь — будь готов огребать. Моральные уроды растят моральных уродов. Ничего удивительного. В его собственном идеальном видении мира таких проблем не существует. Но мир не идеален, увы, а всё остальное — утопия. Впрочем, стремиться к ней ничто не мешает.

[indent]— Даже административных работ не присудили? Очень жаль, — он так говорит, словно ему не безразлична вся эта история, в то время как на его лице не отражается ни нотки обеспокоенности или же огорчения. — Я бы сказал, что, видимо, творчески люди неприкосновенны, но… мы-то понимаем.

[indent]Наверное, раньше бы Ки Ён даже расстроился, узнав, что в итоге шумиха улеглась и виновные не получили по заслугам. Сама новость его, непременно, возмутила бы. Даже просто из-за их с Элизабет потраченного впустую времени. Теперь же… Ну бывает, что тут скажешь? Не всегда всё получается так, как хочешь. К тому же, журналистика — дело неблагодарное. Мало того, что не дадут денег, так ещё и дадут пизды. Если только ты не проплаченный клоун, пишущий под диктовку сверху. Но таких особей журналистами считать как-то и не приходится. А вот жополизами (будем называть вещи своими именами) очень даже.

[indent]— Ты же знаешь, как я к этому отношусь. Пусть всё идёт своим чередом, — Ки Ён роется в сумке в поисках нетбука, поочередно вытаскивая из неё то одно, то другое, пока стол с его стороны не покрывается различными вещами и в руки Лиззи не опускается компактный Sony VAIO последней модели, после чего он начинает активно запихивать всё ненужное обратно в сумку.

[indent]Единственное, чему он может полностью  доверять — это то, что находится в зоне его личного контроля. Только там он в состоянии обеспечить максимальную безопасность и конфиденциальность информации. Здесь, в мире, полном различных талантов и способностей, где каждый раз появляется какая-то новая и неизученная, иначе просто нельзя. Никогда не угадаешь, что за люди вокруг тебя. Что они умеют, а что нет. Поэтому излишняя осторожность не помешает.

[indent]— Там без пароля… уже.

[indent]Вот за что он обожает Лиззи — так это за её прямоту. За отсутствие лишнего фарса и церемоний. Если надо, всё скажет честно и открыто. По крайней мере, ему. Конечно, именно такой её знает от силы полтора землекопа, но Ки Ён очень рад, что он в их числе. Потому что взаимоотношения с людьми, скажем честно, абсолютно не его конёк.

[indent]— Я подумал, это может быть интересным, — Ки Ён небрежно поправляет волосы, разглядывая прохожих за окном, где уже давно во всю кипит бурная жизнь мегаполиса. — Хотя о чём я говорю… Кому интересна утилизация мусора? Мне иногда кажется, что скоро на месте города вырастет одна большая свалка, и никто не обратит на это никакого внимания. Кстати, о свалке. Там оказалось не всё так чисто. Во всех смыслах.

[indent] Бывают такие моменты, когда Ки Ён задаётся вопросом, зачем он вообще влез во всё это дерьмо. Стал журналистом, пытается до толпы безразличных идиотов донести какую-то информацию, занимается какими-то разоблачениями… Кому это нужно и кому это выгодно? Для Ки Ёна здесь выгоды нет практически никакой. Материальной в том числе. Так ради чего? Ради всего человечества, ради великой цели? К сожалению, в человечестве он разочаровался очень давно. И не самого лучшего мнения о людях. Да и цель его вполне прозаичная. Показать людям то, какое говно они оставляют после себя. Не в прямом смысле, конечно же. Впрочем, иногда и в прямом. Случается, да.

[indent] Ки Ён любит голую, ничем неприкрытую правду. И это не заманчивый заголовок со страниц Плейбоя, не очередная неоновая вывеска стриптиз бара. Такая правда очень жестока. Бедные, богатые, безызвестные, знаменитые, добрые, злые — ей безразличен статус и положение. Она просто есть. Она как фура, которая мчит по автостраде и сносит всё на своём пути. Кто попался — тот и получил. Иначе это уже не правда. Когда начинают рассматриваться нюансы и появляется морально-этическая дилемма (а она возникает практически всегда), истина отходит на второй план. Рождается понятие наименьшего зла. Но настоящий журналист должен быть беспристрастен. Только в мире нет ни одного беспристрастного человека. И Ки Ён ведь тоже человек. Хотя иногда и забывает об этом. Настолько велико его желание не иметь ничего общего с людьми, чтобы никак к ним не относиться. Увы, это невозможно. Даже если порой он мыслит слишком технично, он не машина. А жаль. Возможно, Элизабет — это то единственное, что напоминает ему о его человечности. Если бы не она, кто знает, что бы с ним сейчас было?

[indent] — Если хочешь трупы, то надо искать на заводе, возможно, там завалялась пара-тройка, — непонятно, шутит он или говорит правду, лениво изучая принесённый ему заказ, словно тот способен ответить на все его вопросы. Осталось только взять у того интервью. Но вместо этого Ки Ён просто берёт вилку, тыкает ей в салат и суёт еду в рот безо всякого зазрения совести, принимаясь тщательно её пережёвывать. Потому что никакая капуста с кусочками яблока не даст ему ответы на интересующие его вопросы, как ни крути.

[indent] — На самом деле, система очень проста и она прекрасно работает на бумаге в виде схемы. Есть чёткий алгоритм и есть последовательность. Но, к сожалению, когда создают систему, никто никогда не думает о человеческом факторе, не корректирует данные в соответствии с ним. Официальная документация не приемлет никаких лирических отступлений, — Ки Ён пожимает плечами.

[indent] Если поручить такую задачу, например, роботам, то всё пойдёт гладко, строго по плану. Потому что техника работает только по программе, по заданному алгоритму. Есть задача, и она выполняется. Человек же думает иначе. Человек ищет выгоду. Человек ищет возможность получить результат, затратив на него как можно меньше своего времени и сил. У человека есть воля. И есть его желания. Очень часто они перевешивают. И тогда начинаются поиски того, как обойти систему. А точнее — как её обмануть. Чем выше должность, чем больше допусков и прав — тем страшнее обман.

[indent] И так во всём. Никто не будет ничего делать в ущерб себе или же с минимальной “прибылью”. Жертвенность и благотворительность — это всего лишь сказки. Если вдруг услышите эти слова, всегда пытайтесь рассмотреть там подтекст. Просто так в этом мире ничего не происходит. Везде есть взаимосвязь. Так уж устроены люди. Даже герои не такие благородные, какими их пытаются выставить компании. Всё это лишь успешный пиар. У одного один образ, у другого другой. Но якобы все они свято служат благой цели. Прекрасная картинка для сидящих у голубых экранов. Реальность же слишком безобразна.

[indent] — Хорошо ли обычным людям жить в обмане? Где нарушаются их права, где им не выплачивают или задерживают зарплату, где их деньги уходят в чужие карманы? — Ки Ён снова пожимает плечами. — Я не знаю ответа на этот вопрос. С одной стороны, если люди молчат — значит, их такие условия устраивают. С другой стороны, многие боятся что-то сказать, потому что потерять работу — это страшно. А работать им ради галочки приемлемо. Потому что другого варианта они просто не знают. Должны ли мы как журналисты думать об этом?

[indent] Ки Ён отправляет очередную порцию салата в рот, на секунду замолкая.

[indent] — Всё это очень важные вопросы. И ответы на некоторые из них сложно найти. Но самый главный вопрос — кто заставил людей испытывать страх перед тем, чтобы бороться за свои права? Кому это выгодно? Думаю, ответ известен.

[indent] Ки Ён определённо знает, что Элизабет его прекрасно понимает. Понимает, что он имеет в виду. Пусть она временами и корчит из себя дурочку, то таковой вовсе не является. Уж поверьте. Он с ней давно знаком. Эта девочка умеет брать своё. И мозг у неё работает в правильном направлении. Даже если большинство считает её последней сукой, в ней куда больше заинтересованности и сострадания, чем во всех филантропах этого города вместе взятых.

[indent] — Что на твой взгляд эффективнее: забастовка рабочих, которую могут просто подавить и не придать огласке, или слитые в сеть факты мошенничества? А может, забастовка после слитых фактов мошенничества и значительных нарушений? — Ки Ён звучно щелкает пальцами, акцентируя внимание на своих словах, словно пытается показать какой-то фокус или призвать древнюю магию, чего, естественно, не происходит, потому что его “магия” заключается совсем в другом.  — Думаю, это будет скандальное дело.